Читал ли он “Венок сонетов”?

Быть может видел их в кино?

Из сонма сраненьких поэтов

Я помню имя лишь одно-

Смешен, тщедушен, нищ и жалок,

Сейчас я назову свинью:

Берет в рот он по десять палок

Звать очень просто- Слепой Пью.

 

Москва. Наши дни. На обшарпанную и заплеванную 4-юу платформу Казанского вокзала из только что притормозившего скорого поезда №39 Уфа– Москва нерешительно спрыгнул плохо одетый худощавый юноша. Открытый, но недоеденный йогурт, черствая горбушка ржаного хлеба, засаленный томик Роберта Стивенсона с аккуратно вложенной в него исписанной детским неровным почерком школьной тетрадкой и маленькая, 9X6 см. фотография родной хасидской общины- все его пожитки были распиханы по огромным карманам старенького, но еще крепкого кардигана подаренного накануне отъезда рави Соломоном. Молодой человек провел длинными, c обгрызанными до корней ногтями, пальцами по густым, вьющимся, иссиня-черным пейсам, поправил сползшие роговые очки с толстенными линзами, сдвинул на затылок темно-серую, окантованную красным кепу, втянул голову в плечи и направился к вокзалу. Юношу звали Слепой Пью, ему недавно исполнилось 18 лет и он приехал покорять Москву. “Па-асторонись!”,- Пью едва успел выскочить из-под колес груженой верхом тележки дюжего носильщика, “…понаехали жиды. Что рот разинул, скотина? Вот выебут тебя и выкинут из Москвы, будешь тогда знать…”,- именно этими словами встретила столица Слепого Пью…

“Журнал Свиноводство. Министерство сельского хозяйства РФ”. Слепой с трудом прочел грязную вывеску на ничем не выделявшемся подъезде. Более 5 часов пробродил он по городу в поисках этого места. Стремительно темнело. “Я стану настоящим поэтом. Таким, каких может быть никогда не было и не будет уже”, - приободрил себя юноша и толкнул тяжелую дверь…

Самуил Моисеевич Гаудский – вот уже 16 лет главный редактор журнала “Cвиноводство” за свою 55-летнюю жизнь не видел ничего подобного. Молодой неопрятный человек с внешностью побирушки с Пушкинской площади передал ему привет от Соломона Фишбейна, (внучатого племянника Сары- жены дяди Мойши- двоюродного брата Исайи- шурина Миши- его однокурсника по еврейской семинарии) выпалил, что он – талантливый поэт и ему необходимо помочь с публикациями, выхватил из несуразного пальто школьную тетрадку, распахнул ее на вскидку и начал извергать шокирующий своим идиотизмом зарифмованный бред. Продолжалось это уже 20 минут и не было видно конца. “Определенно клиника. Надо от него как-нибудь отделаться…хотя…почему так сразу- отделаться? А это идея!” ,- подумал Гаудский и вздохнув медленно проговаривая каждое слово перебил юношу: - Пью, ты где остановился? - …автоитетов мне не надо, я сам себе - автоитет…Что? Я, это, пока хотел на вокзале. А потом на гонолалы хотел квалтилу снять, позже купить хотел в Москве плописку и квалтилу… - Ну зачем, на вокзале. Я тебе вот адресок нацарапаю, подъезжай часикам к 10. Недалеко от метро “Коломенская”. Пока у меня, там посмотрим. Ты, извини, я немного занят. Вечером дочитаешь. - Обязательно буду ,- Слепой Пью выхватил адрес и пятясь вышел из кабинета…

В десять часов дверь открыл нетрезво улыбающийся хозяин. От него чрезмерно разило одеколоном, а усики а-ля Адольф были аккуратно расчесаны. “А вот и наше дарование”, - огромная волосатая лапа обхватила сутулые плечи Слепого, “Проходи, сейчас поужинаем, выпьем и спать”. Пью неуверенно протиснулся на крохотную кухню. “А-а. Пришел? Ну покажись, покажись…”,- из ванной в домашнем халате и тапочках на босу ногу появился огромный мужчина средних лет с вытянутой конской физиономией. Сквозь внушительные дыры в коротком банном халате просвечивало отвратительное огромное мокрое пузо покрытое редкими волосками. Мужчина был лыс, сально улыбался и постоянно причмокивал языком. “Познакомьтесь. Это- доктор. Просто доктор”, - представил Гаудский и опрокинул очередной стакан водки. “Можешь называть меня – Лекарь. Я лечу заблудшие человеческие души. Наставляю их, так сказать, на путь истинный. Гы-гы”, - пророкотал Лекарь и бесцеремонно дотронулся до гульфика Слепого Пью. Тут юноша понял все. Еще дома, в общине он слышал о мужеложстве, слышал о том, что многим достойным, на его взгляд людям, пришлось переступить через себя и ради достижения Великой цели пойти на компромисс, превозмочь стыд и уступить похоти. Он даже написал об это поэму… “Я стану настоящим поэтом. Таким, каких может быть никогда не было и не будет уже”, - кричал в подушку сквозь слезы Слепой Пью, когда огромный, узловатый член Лекаря разрывал его девственный розовый сфинктр, “Я буду настоящим поэтом. Во что бы то ни стало”,- думал Слепой Пью, когда небольшой, но толстый член Гаудского заполнял его отороченный невинным детским пушком и прыщами с белыми головками рот… Слепой Пью проснулся среди ночи от резкой и ужасающей своей простотой и очевидностью мысли. Внезапно исчезла даже боль от ссадин на запястьях и ощущение проктологического дискомфорта. “Вот выебут тебя и выкинут из Москвы”,- молотом в висках стучали слова грузчика Казанского вокзала “…выебут…выкинут…”. Пью вскочил с пола- на кровати вальяжно развалившись храпели Лекарь и Гаудский, cхватил свои вещи и сломя голову выскочил на улицу голый, с остервенением стряхивая с себя засохшую сперму, мочу и остатки фекалий, размазанные у него по всему телу. “Выебут и выкинут”,”Выебут и выкинут”…казалось, весь мир сжался до этих двух слов для несчастного Слепого Пью. Он не помнил ни как добрался до вокзала, ни чем уговорил старого проводника пустить его - еврейского мальчишку без билета и денег на поезд, ни все время пути до станции N. Он помнил только эти два слова…

P.S. Говорят, что малыш Пью спятил окончательно. После того, как его- опущенца не приняли назад в общину, он нашел себе в своем мухосранске спонсора, который оплачивает недешевое лечение его эмоционального срыва нейролептиками с выраженным седативным действием (марки “Пшеничная”), оплачивает доступ в Интернет, кормит и поит. Что получает взамен этот амбал, промышляющий поставками челнокам- китайцам своих односельчанок, остается только догадываться. Кстати, говорят, что именно в Интернете Пью нашел свое второе рождение. И вот все чаще с непрезентабельных страниц рунета хрипит его мутирующий баритон – “Я стану настоящим поэтом. Таким, каких может быть никогда не было и не будет уже”.